Тот, кто идет не в ногу, слышит другой барабан (с)
Что мы знаем о памяти, круговороте жизни, о том, что у всего есть начало и есть конец. Увидеть, как неотвратимо — буквально за пару лет — состарились наши родные, как энергичная учительница с обязательной укладкой превратилась в хрупкую сгорбленную старуху, чья неуёмная энергия обратилась вовнутрь, против себя самой.
Никакого старческого маразма, просто всю жизнь привыкшая ко всеобщему вниманию (родилась в Москве, выросла в Башкирии, стала директором школы в Таджикистане, в 50 улетела на Север, подтянув сюда всю нашу семью, заслуженный учитель и Герой Труда, ее знает весь город), бабушка нанэйка сейчас словно маленький капризный ребенок, отказывающийся стремиться, есть и просто жить — внуки выросли, ученики уже в прошлом, рулить некем и будущего как будто нет. Добровольный отказ от жизни и нервное, выматывающее всех, угасание.
Гладила ее по узловатым длинным пальцам, грела ладони и вспоминала, как эти прекрасные руки проверяли тетради, пекли учпочмаки и пироги с капустой, учили делать манты под задорную ругань (из любимого: «Рената, судьба у нас такая, что ни говно — то к нашему берегу»), днем водили в общественную баню (мама была в ужасе), а перед сном, без капли нежности, крепко касались уставших ступней, читая арабскую молитву.
Никогда не угадаешь, как встретишь старость, что щелкнет в голове, с чем ты просто не сможешь и не захочешь справляться. Решили с мамой, что обязательно запасемся каким-нибудь чудо-средством на случай, если вдруг нам очень захочется уйти. Но искристым огоньком теплится вера — в дом у моря, в покой и внутреннюю тишину, в стопку прочитанных книг, рассказанных внукам сказок и тихонько спетых песен. Пусть будет так.
Никакого старческого маразма, просто всю жизнь привыкшая ко всеобщему вниманию (родилась в Москве, выросла в Башкирии, стала директором школы в Таджикистане, в 50 улетела на Север, подтянув сюда всю нашу семью, заслуженный учитель и Герой Труда, ее знает весь город), бабушка нанэйка сейчас словно маленький капризный ребенок, отказывающийся стремиться, есть и просто жить — внуки выросли, ученики уже в прошлом, рулить некем и будущего как будто нет. Добровольный отказ от жизни и нервное, выматывающее всех, угасание.
Гладила ее по узловатым длинным пальцам, грела ладони и вспоминала, как эти прекрасные руки проверяли тетради, пекли учпочмаки и пироги с капустой, учили делать манты под задорную ругань (из любимого: «Рената, судьба у нас такая, что ни говно — то к нашему берегу»), днем водили в общественную баню (мама была в ужасе), а перед сном, без капли нежности, крепко касались уставших ступней, читая арабскую молитву.
Никогда не угадаешь, как встретишь старость, что щелкнет в голове, с чем ты просто не сможешь и не захочешь справляться. Решили с мамой, что обязательно запасемся каким-нибудь чудо-средством на случай, если вдруг нам очень захочется уйти. Но искристым огоньком теплится вера — в дом у моря, в покой и внутреннюю тишину, в стопку прочитанных книг, рассказанных внукам сказок и тихонько спетых песен. Пусть будет так.